[Кира]

Я очень долго думала - как же назвать эту тему....И как вам объяснить - для чего она - эта тема....

Я назвала ее - "....КамУшки на ладони..."

Помните у Солоухина - " Камешки на ладони"...?... Как же великолепно он объяснил...
"Иногда мне приходилось сидеть на морском берегу, усыпанном мелкими разноцветными камешками. Они, правда, сначала не кажутся разноцветными – этакая однообразная сероватая масса. Их называют галькой.
Сидя на берегу, невольно начинаешь перебирать камешки вокруг себя. Возьмешь горсть, просеешь сквозь пальцы, возьмешь горсть, просеешь сквозь пальцы… Или возьмешь камешек и бросишь его в воду. Пойдут круги. Снова возьмешь камешек и бросишь в воду. Занятие не то чтобы очень интеллектуальное, но нисколько не хуже домино или подкидного дурака.
Неожиданно один из камешков останавливает ваше внимание. Он округлый, полупрозрачный, но полупрозрачная сердцевина его слегка красновата, как будто в нем растворена капля крови.
Понравившиеся вам, так сказать, экземпляры вы невольно складываете отдельно в купальную шапочку, или в башмак, или на разостланную газету. Хотелось бы их увезти в Москву, показать друзьям, самому полюбоваться зимой, вспомнить о синем море..."

Я думаю, что Владимир Солоухин не обиделся бы на нас за это видоизмененное название....

Конечно - мы не будем писать роман....Но как же иногда хочется подержать какую то мысль в " руках", как камушек.... полюбоваться на него... поделиться с друзьями...

Так давайте же вместе - подержим эти камушки в ладонях...прикоснемся к ним... у чужим цитатам... к чужим мыслям... Но если они нас остановили - значит ЭТО нужно и нам...

Есть вещи, которые нельзя отнести не в прямом смысле рассказам... или миниатюрам... есть просто мысли ... или маленький отрывок откуда - который зацепил...
Пусть они будут здесь... И пусть переливаются на наших ладонях всеми своими оттенками и гранями... как эти камушки....


----------
*****

Владимир Солоухин "Трава"

Не знаю, от чего зависит горестная утрата способности удивляться... Я и книгу-то эту пишу, может быть, только для того, чтобы вы оторвали свой утомленный взгляд от бесконечного мелькания... мира, когда вы мчитесь сквозь него, и остановили бы свой взгляд на огромной неподвижной капле влаги, скопившейся в сборчатом и ворсистом листе манжетки.

Или на парашютике одуванчика... Вы подняли цветок над головой (кто же так красиво сказал: "Одуванчик из солнца превращается в луну"?) и дунули на него . Пушинки бойко и дружно взмывают вверх, потом, относимые ветерком, начинают наискось падать...

И пока вы следите за ними, пока они, беленькие и четкие, летят на фоне синего неба, а потом переплывут на фон зеленой травы, что-то успеет дрогнуть, оттаять в вас... Вы поймете, что душа в вас жива.


Олег Майоров. Божьи одуванчики.

[Кира]

Избирательность восприятия жизни, внешнего мира:
один наклоняется за медной копейкой и наступает ногой на золотистый цветок,
другой проходит мимо копейки,
но наклоняется за цветком и даже сворачивает ради него с тропинки.

Владимир Солоухин.

[Rustron]

Камушки красивые.

[Кира]

Спасибо, Юрий !
Я старалась...найти красивые...

[Кира]

В Японии группу туристов привезли на место, с которого открывался прекрасный вид на гору Фудзияма, и
сказали, что автобус придет через два часа.

– Что же здесь делать два часа? – возмутились туристы. – Существует же программа.

– Да, – вежливо ответили японцы. – По программе с 9 до 11 часов запланировано любование.

Владимир Солоухин. Камешки на ладони.

***

Как же мне нравится эта цитата !
А мы очень мало уделяем времени этому действию - простому любованию...

[den_fan]

У японцев вообще все разменяно проходит)))

[Кира]

У нас даже молчание было одно на двоих.
Прислонившись спиной к спине в одном коконе, мы предпочитали помолчать тому, чтобы о чем-то поговорить.
Трудно представить, сколько интересного содержалось в этом немом общении – песни зеленых океанов, шепот пересоленных губ,
прикосновение чужих трагедий, мерное шипение заката, тающего на раскаленной сковороде уходящего дня.
Одним словом, не соскучишься…
Будь по-нашему, мы вообще не покидали бы стены своего мира, где раздавали улыбки безвозмездно,
писали наискось строчки молитвы за счастье бездомных собак и возводили дома дружбы, в которых никогда не жили бы сами.
Мы не хотели изменить реальный мир.
Мы только хотели дополнить его красоту…

Эльчин Сафарли. Запрет на себя.

[Кира]

В жизни каждого бывает один вечер, как-то связанный со временем, с памятью и песней.
Однажды он обязательно должен настать - он придет спонтанно, а закончившись, угаснет и никогда больше не повторится точь-в-точь.
Все попытки повторить его обречены на неудачу.
Но когда такой вечер приходит, он настолько прекрасен, что запоминаешь его на всю оставшуюся жизнь.

Рэй Брэдбери "Мне грустно, когда идет дождь" (Воспоминание)

[Кира]

Вот собираю зачем то в инете такие истории... а потом " кладу на ладонь"... и любуюсь...

Удивил Иван Охлобыстин...

*****

Быть с ней



Эпиграф
— Ты задыхаешься, когда рассказываешь о своей жене, — язвительно укорил гусар своего друга и однополчанина.
— Я сейчас тебя вызову на дуэль и пристрелю, если тоже не начнешь, — хмуро предупредил тот.
— Чего не начну? — растерялся гусар.
— Задыхаться, дурак! — разрядил в него пистолет оскорбленный муж.
Мемуары полковника кавалерии С.П. Великолукского


Методички недобросовестно составлялись. Напутали с любовью где-то в самом начале, с половой жизнью ясность не внесли. Потому столько одиноких мужчин и женщин. Нелегко прожить большую часть жизни в уверенности, что главное в любви — гигиена и профилактика нервных заболеваний, а потом сообразить, что без семьи нет общей картины. Не жизнь — шаблон для кредитного резюме. Хотя в быту, спора нет, удобнее.
А обосновать с точки зрения удобства семейную жизнь нельзя. Семья — это неудобно. Это череда требований на пустом месте с подпиской о невыезде. Но альтернатива — только монастырь. Тоже люди живут. Не самые грешные. Мало того, к этому дар Божий имеющие — жить наедине с собой. Но кого Господь не сподобил, тому жениться. Искать созвучную душу, найти, срезонировать и жениться.
Лично моя партитура выглядела так: году этак в 1992-м вышел я на заре из модного ночного клуба в районе станции метро «Университет» и лицом к лицу столкнулся с семьей — молодой отец семейства, супруга и двое детей направлялись к лесу с лыжами наперевес. Отец на ходу говорил сонным домочадцам: три круга, к роднику и назад, иначе к «Утренней почте» не успеем.
— Милый, — возражала ему хорошенькая супруга, — мы в семь утра вышли. Сорок кругов до одиннадцати сделать успеем. Будильник нужно проверять до завтрака.
Долго я смотрел им вслед. Завидовал. Купила жизнь инфанта, на третьесортный сюжетец купила! Разумеется, тут же вспомнил я, как брел каждый день по три километра из школы через вспаханные, черные, засеянные кормовой свеклой поля. Смотрел на линии высоковольтных передач, величественно мерцающие серебром на фоне частых в тех краях грозовых массивов. Думал о главном. О любви думал. Потому что она, что ни говори, главная. И детский рассудок рисовал картины завоеваний великих империй для эффектного преподнесения их предмету своего чувственного вожделения.
Потом крылья памяти увлекли в осиянный светом полной луны скальный город под Херсонесом, где я тоже думал о любви. И сознание юноши шептало о срочной необходимости безнадежно заболеть кем-то маниакально желанным и по возможности тебе симпатизирующим. Последнее было тогда статьей необязательной. Любовь, как и ее отсутствие, — огромный источник творческой энергии. Много ли надо честолюбивому юноше!?
Так было, воистину так.
А ныне горизонты моего рассудка взорвали зарницы воспоминаний о том мгновении, когда я доподлинно осознал, что искомый объект в границах досягаемости и контроля. Уровень моей убежденности на тот момент достиг таких вершин, что внешние обстоятельства не имели значения. Я взял объект за руку и повел за собой. Мне ничего еще не было известно о стратегии семейной жизни, но я трезво осознавал, что веду за собой все: непокоренные силы дикой природы, смертельные тайны океанических бездн, ошеломляющее безумие антиматерии, агонизирующие «сверхновые» за доли секунды до вспышки, мягкие сны обязательного для каждого смертного небытия.
С упоением меломана я слушал тихое дыхание любимой, чувствовал, как ее длинные, бледные, но удивительно сильные пальцы пронзали холодом. Пришлось надеть перчатку. И далее: растянутый на три года эпизод, как мы летим, обнявшись, с восторженным ревом, в пропасть. Мимо проносятся чьи-то измененные скоростью падения лица, обрывки фраз и всплески совершающихся событий.
Любимой оказалось именно столько, сколько я, мудрый малыш, и заказывал высоковольтному серебру в детстве, — больше, чем я мог завоевать. И не заболел любимой, как загадывал, завязывая в скальном городе на одном из деревьев правый носок, я в ней умер. Теперь большая часть моих действий лишь отзвуки незначительных движений ее души. Часто хаотичных, противоречивых, бесцельных. Чудовищно неудобная конструкция.
Но жизнь без нее невозможна, и я жив только когда она рядом. Если посчитать, то, по человеческим меркам, сейчас мне десять лет и с любимой мы видимся регулярно только утром и вечером. Это мною открытый секрет возможного долголетия.
Я не люблю цветы. Их неудобно носить в руках. Но иногда я ей все же дарю «кровь на мраморе» — пять белых роз, две алые. Они так точно характеризуют происходящее в моем сердце, когда я заглядываю в ее глаза после стопки кальвадоса.
Она воплощенное отрицание всего, что нравится мне. Это очень помогает поддерживать форму. Плюс я ее отвлек детьми. Хотя при ее любовном безбрежии дети — минутная передышка. Дети — невольные спутники нашего брачного приключения. Они с любопытством наблюдают за нами из своего возрастного укрытия, стараясь запомнить для себя некоторые, особенно яркие реакции — сокрушительные разряды электричества, то и дело пересекающие жерло гигантского водоворота житейских противоречий.
Она истинность в своем окончательном значении. Ее изображения можно распространять среди примитивных народов как объект религиозного поклонения. И самое забавное в этом то, что, если перед ней поставить эту задачу, она найдет способ соответствовать ей. Только Христос милостью своей ограждает мир от проявления могущества ее веры.
Судя по всему, именно Он и доверил мне любимую для сдерживания в этой жизни и за пределами оной. Смерть приказа не отменяет.
Если придется, я изменю законы природы и найду новый способ владеть любимой. Я создам еще один мир и буду ласкать ей волосы лучами апрельского солнца, целовать ее холодные руки ледяными потоками лесного ручья, нашептывать ей оконными сквозняками перед сном волшебные сказки. Я разобью зеркало реальности, чтобы видеть в тысячах осколков линию ее профиля. Я заключу время в круг, чтобы тысячелетиями слушать ее смех.
Она владеет привилегией святых — ее все считают своей: итальянцы пылко клянутся, что именно так должны выглядеть настоящие итальянки, немцы разводят руками от очевидности ее германских кровей, евреи об этом даже ленятся спрашивать, но она не станет святой, потому что у нее есть я. По факту венчания на Страшном суде под наше дело выделят только один свиток.
Простыми словами: любимая — моя единственная надежда.
Но и это не главное. Главное — быть с ней.

Иван Охлобыстин.

[фиалочка]

А можно и мне свой камушек оставить на память?
Аэропорт моей судьбы...

Я всегда знала, что буду счастливой. С тобой буду счастливой! Ведь мы с тобой - два крыла бесстрашного лайнера, под названием "Жизнь". И мы летим, преодолевая все преграды - обдуваемые ветром, мокнущие под дождём, согретые солнечным теплом, то падая, то вновь поднимаясь в небо... Но мне не страшно, потому что ты рядом! Ты - моё крыло! И как бы не были круты виражи судьбы, мы всегда счастливо приземлимся в своём тихом, семейном порту. Нам помогут Любовь и... Крылья!
https://www.stihi.ru/2016/05/10/8057