[ДоЛарис]

«Аскольд и Дир отправляются на юг». Миниатюра Радзивилловской летописи. Кон. 15 в. Библиотека Российской Академии наук (С.-Петербург).

В «Повести временных лет» под 6370-м (862-м) г. помещено сообщение о том, что у Рюрика было

«два мужа, не племени его, но боярина, и та испросистася къ Цесарю граду с родом своимъ. И поидоста по Днепру»[1].

Летописец называет затем этих двух бояр по именам: Аскольд и Дир.

Оставив Рюрика под предлогом путешествия в Константинополь с торговыми целями или ради найма на службу, Аскольд и Дир со своей дружиной остановились близ Киева и легко овладели городом и землей полян, с которой до них взимали дань хазары, чей каганат в ту пору терял былую мощь и, вероятно, не попытался возвратить контроль над утраченной территорией:

«И поидоста по Дънепру, идуче мимо и узреста на горе городокъ. И въспрошаста, ркуще: ‟Чий се городъ?ˮ Они же ркоша: ‟Была суть три братья – Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сделаша городъ сий, и изъгыбоша, а мы седимъ род ихъ, и платимы дань козаромˮ. Асколдъ же и Диръ остаста в городе семъ, и многы варягы съвокуписта и начаста владети польскою землею»[2].

Упоминание о Кие, Щеке и Хориве представляет собой отголосок народных преданий

Упоминание о Кие, Щеке и Хориве, без какой бы то ни было хронологической привязки, представляет собой отголосок народных преданий, не поддающихся строгой исторической интерпретации.

Аскольду и Диру удалось набрать многочисленное войско, в котором их собственная дружина составила ядро, но в него вовлечены были и другие отряды русов, или, как их называют греческие источники, россов, а также полян и выходцев из других соседних славянских племен, из аланов, адыгов и тех же хазар. О грозной силе этого войска можно судить по предпринятому им нападению на столицу ромеев.

В «Повести временных лет» этот поход датируется 6374-м (866-м г.). Но поскольку византийские источники, в которых отразилось нападение россов на Константинополь, обладают большей достоверностью, а в них присутствует другая (на 6 лет более ранняя) дата, приходится поход Аскольда и Дира отнести к 860 г., а значит, если последовательность событий в нашей Начальной летописи отражена верно, то есть вначале было призвание Рюрика, а потом уже уход от него его бояр, то, значит, и дату призвания Рюрика приходится отодвинуть на более ранний срок, чем тот, что указан в нашей «Повести» – на 850-е гг., что вполне совместимо с весьма приблизительной хронологией Начальной летописи применительно к IX веку.

Из несовпадения дат в русской летописи и в греческих источниках можно сделать и иной вывод, что поход на Константинополь предприняли не Аскольд и Дир, – их имена ни один византийский источник не упоминает, за исключением болгарского списка славянского перевода хроники Продолжателя Амартола, – а другие россы; и такая версия присутствует в историографии – предполагаются при этом россы, обосновавшиеся в Тавриде, позже переименованной в Крым, в Приазовье или на Кубани, с центром их «каганата» в Таматархе – Тмутаракани. Косвенным и сомнительным аргументом в пользу этой версии может служить широко употреблявшийся в византийских текстах по отношению к русским архаический экзоним «тавроскифы».

Г. В. Вернадский по поводу состава войска Аскольда и Дира высказывает предположение, что «кампания была предпринята совместными усилиями Аскольда и Дира и Русского каганата»[3]. Вернадский полагал, что верхушку этого каганата, который он локализует Приазовским регионом, составляли выходцы из Скандинавии или потомки таких выходцев, составивших народ россов, а в его составе присутствовал как славянский, так и ираноязычный аланский элемент:

«Видимо, тмутараканский каган взял на себя инициативу в этом деле. Во всяком случае, установление связи с Тмутараканским каганатом… было изначальной целью Аскольда, и, вероятно, он отправил посланников в Тмутаракань вскоре после прибытия в Киев… Кампания 860 г. была хорошо подготовлена, и для нее было выбрано подходящее время. Империя находилась в самом разгаре войны с арабами»[4].

Нападение предпринято было, как считает В. О. Ключевский, в основном не с грабительскими целями:

«оно вызвано было, по словам Фотия, тем, что греческий народ нарушил договор, предпринято было Русью с целью отмстить за обиду, нанесенную ее землякам, русским купцам, по-видимому, за неуплату долга, – следовательно, имело целью силой восстановить торговые сношения, насильственно прерванные греками»[5].

Косвенным свидетельством о том, что торговые связи россов с ромеями поддерживались издавна, служит следующее место из договора, заключенного посланцами князя Олега с ромеями в 912-м г.:

«на удержание и на извещение от многыхъ летъ межю християны и Русью бывшюю любовь... Наша светлость боле инехъ хотящихъ же о Бозе удержати и известити такую любовь, бывшюю межю хрестияны и русью многажды, право судихом... такую любовь известити и утвердити по вере и по закону нашему».

Аскольд и Дир подходят на ладьях к Константинополю, Лицевой летописный свод, XVI век

Поход на Константинополь и его катастрофический финал в «Повести временных лет» охарактеризован предельно лаконично:

«Иде Асколдъ и Диръ на Грекы, и приде въ 14 лето Михаила Цесаря. Цесарю же отшедъшю на агаряны, и дошедшю ему Черное рекы, весть епархъ посла ему, яко русь идеть на Цесарьград, и воротися Цесарь. Си же внутрь Суда вшедъше, много убийство християномъ створиша, и въ двою сту кораблий Цесарьград оступиша. Цесарь же одва в городъ вниде, и с Патриарьхом Фотиемъ къ сущий церкви Святий Богородици Вълахерни всю нощь молитву створиша, такоже божественую ризу святыя Богородица с песьнеми изнесъше, в реку омочиша. Тишине сущи и морю укротившюся, абье буря с ветром въста, и волнамъ великымъ въставшим засобь, и безъбожных руси корабля смяте, и къ берегу приверже, и изби я, яко малу ихъ от таковыя беды избыти и въсвояси възвратишася»[6].

Ввиду очевидных параллелей этого места из Летописи с византийскими источниками, нет сомнения, что этот рассказ основан не на предании о походе, дошедшем до Летописца, а на переводах греческих текстов, в частности, на хронике Продолжателя Георгия Амартола. О нападении руси на Константинополь известно также из посвященных этому событию проповедей Патриарха Фотия и других источников. Найденная в 1894-м г. анонимная византийская хроника позволила точно датировать набег 18-м июня.

В Босфор вошло около 200 моноксилов, или однодеревок, с воинами на борту. Проследовав до Принцевых островов, россы подвергли их грабежу, а затем напали на предместья столицы. По словам Никиты Пафлагонянина,

«злоубийственный скифский народ, называемый русы ρώς, через Евксинское море прорвались в залив, опустошили все населенные местности и монастыри, разграбили всю утварь и деньги. Умертвили всех захваченных ими людей. Врывались и в патриаршие монастыри с варварской пылкостью и страстью. Забрали себе все найденное в них имущество и, захватив ближайших слуг в числе 22-х, на корме одного корабля всех их изрубили топорами на куски»[7].

Узнав о бедствии, постигшем Константинополь, Василевс срочно возвратился из похода против мусульман

Узнав о бедствии, постигшем Константинополь, Василевс срочно возвратился из похода против мусульман, и, как пишет Лев Грамматик,

«пребывал с Патриархом Фотием во Влахернском храме Божией Матери, где они умоляли и умилостивляли Бога. Потом, вынеся с псалмопением святой омофор Богородицы, приложили его к поверхности моря. Между тем как перед этим была тишина, и море было спокойно, внезапно поднялось дуновение ветров и непрерывное вздымание волн, и суда безбожных руссов разбились. И только немногие избежали опасности»[8].

В одной из своих проповедей святитель Фотий напоминал об этом грозном событии:

«Помните ли вы ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца, и свет нашего существования поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час, невыносимо горестный, когда приплыли к нам варварские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным. Когда море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плаванье, а на нас воздымая свирепые волны брани. Когда они проходили перед городом, неся и выдвигая пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертью от меча…Когда, воздевая руки к Богу, всю ночь мы просили у Него помилования, возложив на Него все свои надежды, тогда избавились от несчастья, тогда сподобились отмены окружавших нас бедствий. Тогда мы увидели рассеяние грозы и узрели отступление гнева Господня от нас. Ибо мы увидели врагов наших удаляющимися, и город, которому угрожало расхищение, избавившимся от разорения…»[9].

Патриарх Фотий охарактеризовал напавших на Империю варваров со свойственным ему блестящим красноречием:

«Народ неименитый, народ, не считаемый ни за что (άνάριθμον), народ, стоящий наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода на нас, незначительный, но получивший значение, униженный и бедный, но достигший блестящей высоты и несметного богатства. Народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна»[10].

Византийские историки упоминают о Крещении побежденных россов

Византийские историки, в отличие от нашей Летописи, хотя и вскользь, упоминают о состоявшихся после поражения россов переговорах с ними, результатом которых было возобновление торговли, и более подробно – о Крещении побежденных россов. Главным свидетельством достоверности этого события служит «Окружное послание» Патриарха Фотия, датируемое 866–867-м г.:

«Многие многократно прославленные (пресловутые) и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой так называемые Руссы... в настоящее время…променяли эллинское (то есть языческое – В. Ц.) и нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо ограбления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго пред тем. И до такой степени разгорелись у них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью»[11].