[ezup]

Они познакомились в восемьдесят шестом, в ресторане. Но не в зале, а возле туалетов, налево от гардероба.

Она.
У неё не было денег попасть в зал. Нет, она не была женщиной «за деньги». Хотелось, очень хотелось в ресторан, а денег – мелочь, около ру{цензура}. Долго раздеваясь и принимая от швейцара номерок, она рассматривала посетителей. Вдруг кто-то пригласит. Просто угостит за столиком вином, спросит: «Что вы будете пить?» Официант протянет меню... ей, и она будет выбирать.

Так этого хотелось! Это уже было, но всего однажды, в её родном городе. Кончилось, правда, всё нехорошо. Пришла его жена, и был скандал. Пьяного ухажёра увели домой. Заказ оплатила она. Но здесь столица. Ресторан не чета домашнему. Какие мужчины: со значками депутатов, в галстуках, в модных джинсах, в очках – и ведут себя достойно, как ей казалось.

Он.
Только что вернулся из длительной командировки. Полтора месяца, не очень спокойных. Перелёт неудобный – в заднем отсеке самолёта командующего, среди ящиков с луком, каких-то коробок, пахнущих рыбой, и кожаных кресел списанной мебели, плохо закреплённых и шатающихся. Всю дорогу пили спирт и играли в «очко». Прапорщика Ципко стошнило на генеральский гарнитур. Запах лука, рыбы и блевотины, казалось, въелся не только в одежду, но и кожу и прошёл внутрь организма.

В офицерской общаге отмылся, переоделся в повседневную форму и рванул в ресторан «на развод». Ходить в ресторан «на развод» – означало подойти к закрытию и порой, даже не садясь за столик, «снять» девушку.

Она.
Долго крутилась перед зеркалом, поправляя причёску и отгибая ворот накрахмаленного батника, изредка косилась на вход. Вот молодой, высокий, в форме: «По-моему, смотрит». Отдал шинель. Посмотрел в зал. О чём-то перекинулся с метрдотелем. Кто же он по званию? Четыре маленьких звёздочки. Она не разбиралась в званиях.

Он.
Сразу увидел провинциальную простушку, крутившуюся перед зеркалом. Фигурка очень даже, ножки кривоваты, но в этом что-то есть. Зато личико премиленькое и очень простое и доброе.
– Иван Николаевич, – обратился офицер к метрдотелю. – А что, место найдётся? – и подмигнул, еле заметно указав головой на девушку.
– Есть, но там на двоих накрыли. А заказ не подошёл. Убирать?
– Ну, а если мы с девушкой? – офицер бесцеремонно подошёл к ней. Она загорелась. Дрожь прошла по всему телу.
– Как изволите, – «метр» улыбнулся ему, как старому знакомому.
– Вы не против, милая девушка? – спросил он.

Она закивала – нет. Ничего не ответила, но это значило: «Не против. Я даже, наоборот, очень хочу этого и с радостью».
– Вот и замечательно, – улыбнулся офицер.
Всё было как во сне. Она не помнила, что в семь ноль ноль ей нужно быть на работе, что девчонкам – соседкам по общаге, обещала позвонить, если задержится. Играл оркестр. Было шампанское и длинные сигареты. Она не курила раньше.
Но не сегодня. А ели и пили они что-то очень необычное и безвкусное, но ужасно приятное только от того, что «это» подавал официант с бабочкой. Они танцевали медленные танцы и перешли на «ты» уже после первого тоста.

Утро было ужасно холодным. Или это комната не отапливалась? Холостяцкая комната офицерской общаги. Две сдвинутые вместе солдатские койки покрыты поперёк тремя ватными матрацами. Бельё, правда, очень свежее, со штемпелями в виде звезды и подписью «в⁄ч 24989». В углу книги. Много. На них телевизор без задней крышки. На окне вместо шторы – синее солдатское одеяло.

Он спит спокойно и улыбается во сне. Боже, как же его зовут? А, наплевать. Она залезла ему под бок, укрылась поплотней и опять уснула.

Больше на работу она не ходила. Была служба. Был дальний гарнизон. Дети. Потом Афган, Карабах,Чечня, два госпиталя. И везде с ним она, с кашкой и с ложечкой. Ранения были не тяжёлые, слава богу. Врачи смеялись: «Вы как наседка. Его здесь кормят». Но даже генеральский паёк был ему хуже, чем каша и домашние котлеты из её рук.

В общем, они и сейчас вместе. Да вот они – гуляют в парке. Ещё не старые – чуть больше шестидесяти. Это простое и сложное, но их счастье.